…Если в результате вычисления числа судьбы получилось пустое множество решений (то есть, нет возможности найти решение), то узнать промежуточное значение числа можно, воспользовавшись восьмой таблицей…
Винсент, даже не скрывая скучающего выражения лица, бросил обратно на стол чей-то конспект по нумерологии. Этот предмет ему никогда не нравился, да что там говорить - как и почти все остальные. Столбики цифр навевали смертельную скуку и вгоняли в сон; скучнее, должно быть, только лекции по истории магии.
Общая гостиная в данный момент могла порадовать возможностью уединения – сейчас вовсю шли уроки, но Кребб, в числе еще нескольких однокурсников, решил прогулять зельеварение, похоже, поверив в угрозу Слизнрота не допустить его к экзаменам, приготовь он опять отвратное зелье. Винсент заключил, что только прогул урока сможет лишить его такого сомнительного удовольствия, как приготовление очередной бурды. И чем он только думал, когда позволил уговорить себя выбрать в качестве дополнительного предмета зелья?  То, что он неплохо сдал СОВ, было чистой случайностью, в чем Кребб убеждался почти на каждом уроке – разительный контраст составляла сноровка некоторых учеников с его жалкими попытками хоть что-то сварить. Вечно путая ингредиенты и количество помешиваний, температуру огонька и время приготовления, Винсент вскоре понял, что зельеварение – это явно не его призвание.
С легким вздохом Кребб вынул из школьной сумки тетрадь большого формата, несколько потрепанную и изрядно затертую. Поерзал в кресле, горестно вздохнул.
Теперь, по прошествии нескольких месяцев, боль потери заметно притупилась, но Винсент никак не решался начать читать этот дневник. Он, как будто это было вчера, помнил тот злополучный вечер. Снейп, такой же невозмутимый, как и обычно, может только чуть бледнее, отозвал Винсента в сторону и сказал, что выражает соболезнования по поводу гибели его отца. Сначала Кребб даже не понял, кого он имеет в виду – слова декана казались чем-то неправдоподобным. Но когда тот встряхнул Винсента за плечи и даже предложил во время следующего похода в Хогсмид помочь с аппарацией домой, осознание действительности навалилось всей тяжестью.
Следующую неделю можно было назвать рекордсменкой по количеству полученных взглядов, полных напускного сочувствия, праздного любопытства, а порой и тщательно замаскированного злорадства. Причем последнее преимущественно от красно-золотого факультета. Вот и верь после этого в их благородство и честность. Хотя, что греха таить, для них смерть Кребба-старшего – маленькая победа над гнетом Темного Лорда. И Винсент был уверен, что следующая маленькая победа наверняка оставит сиротой еще какого-нибудь слизеринца. Там, в сосредоточии храбрости, вряд ли найдется хоть один человек, искренне переживающий, способный не примешивать ко всему политику. Им, светленьким, трудно, наверное, понять, что толпа Пожирателей Смерти, безликая для них, – это чьи-то отцы, братья, мужья.
Того похода в Хогсмид Винсент малодушно боялся. Время бежало удивительно быстро, смазывая дни, и замерло только тогда, когда холодная рука Снейпа до боли стиснула его ладонь. О том, можно ли профессору проделывать такие вольности, как аппарация с учеником во время прогулки, Винсент даже не задумывался.
А спустя секунду темноты знакомыми очертаниями навалилась духота гостиной, резкие голоса авроров из-за закрытой двери и щемящее чувство осознанной утраты. В кабинете отца толпилось много народа и, как Кребб потом узнал, производили опись имущества. Под каблуком молодой аврорки треснула рамка волшебной фотографии, валявшейся на полу среди кучи бумаг, перьев и множества папиных вещей, с детства знакомых Винсенту. Мать теперь переехала к сестре, а это значит, что их дом практически перестал быть жилым. Поселился затхлый запах, на вечно блестевших от полировки поверхностях появился слой пыли. 
Прямо под осколками разбитой вазы (между прочим, антикварной) Винсент увидел тетрадь. Папину тетрадь, синюю, немного затертую и запретную. С самого раннего детства Винсент уяснил две вещи – нельзя брать палочки родителей и нельзя трогать папину тетрадь. Взгляды на жизнь менялись, но тетрадь так и оставалась неприкосновенной. О ее содержании так же можно было только догадываться. И вот теперь Кребб с ужасом взирал, как чье-то заклятие сметает все валяющееся на полу в одну большую кучу, и скоро во внушительном коме бумаг, комнатной утвари, узла штор и мусора бесследно пропадет и секрет всей жизни Кребба-старшего.
- Акцио тетрадь! – вырвалось почти непроизвольно, без внутренней борьбы и мук совести. Сейчас он спасает частичку прошлой жизни и это ни в коем случае не может порицаться.
Снейп лишь удивленно взглянул на него и подошел к самому важному на вид аврору. Винсент остался стоять у стены, крепко вцепившись в тетрадь, и будто со стороны наблюдал за погромом дома. Казалось, это происходит не с ним.
Теперь Винсенту трудно сказать, сколько Снейп говорил с аврором, сколько часов, а может быть минут, он сам стоял, привалившись к стене. Помнит только холодную руку декана, молча рванувшего его в темноту. А потом ослепительные лучи заходящего солнца, отражающиеся от крыш хогсимдских домов, укрытых искрящимся снегом.
С тех пор тетрадь лежала на самом дне его сундука, завернутая в несколько листов чистого пергамента. Практически суеверный страх не давал ему притронуться к ней. Открыть ее - значит уничтожить невесомую иллюзию прошлой жизни, тень того счастья, которое теперь можно только вспоминать. Вечный спор здорового любопытства и голоса совести изматывал Винсента хуже двух трансфигураций подряд. Но сегодня любопытство все-таки победило. Внутри оглушающим звоном, режущим барабанные перепонки, звучал голос отца. Умолял не читать. Но Винсент-то уже решил, а слизеринцы, как известно, свои решения редко меняют. Возможно, день не слишком подходящий для судьбоносных поступков, а возможно и поступок не такой примечательный, чтобы под него подбирать день… Но тем не менее тетрадь была открыта, грань – переступлена.
Рука сама потянулась к припасенному куску яблочного штруделя, но Винсент себя одернул, памятуя о важности момента.
От страничек пахнуло плесенью и едва уловимым запахом старых чернил.
«…27 июня 1974 года.
Становится ясно, что разговоры, ведущиеся шепотом в подземельях, о возможности присоединения к Темному Лорду и якобы уже обещанной Метке, не пустая болтовня. Если в школе я понимал, что принадлежность к факультету Слизерин способна помочь мне войти в окружение Лорда, то теперь я понимаю, что гораздо важнее для достижения этой цели быть приятелем Люциуса. Хотя мне все-таки повезло – друзей с других факультетов у него, по-видимому, не наблюдалось.
Завтра в Малфой-мэноре состоится банкет в честь окончания Хогвартса моим курсом. С выпуска 1974 года со Слизерина приглашено четыре человека. Мне приятно думать, что нас готовят к вступлению в ряды Темного Лорда. Иначе, почему Люциус пригласил нас? Нет, не то чтобы мы были особыми друзьями – все-таки он старше меня… Впрочем, если вспомнить разговоры в гостиной глухими ночными часами, не мы ли, тогда еще пятикурсники, восхищались Темным Лордом, справедливостью его идей? Не нас ли четверых с легкой ухмылкой на губах вполуха слушал Люциус?
Надо не забыть попросить мать отгладить мою лучшую мантию – завтра я должен предстать в наилучшем свете.
29 июня 1974 года.
То, что было вчера, трудно назвать просто банкетом. Но по порядку.
В три часа дня я аппарировал к воротам поместья. Мать рекомендовала, ввиду не всегда удачной аппарации, воспользоваться каминной сетью, но представьте, на кого бы я был похож – вывалившийся из камина в золе? И потом, все бы узнали, что аппарация – не мой конек… К счастью, все прошло успешно (не то что днем раньше – тут раз на раз не приходится…). Приглашенные уже начинали собираться, однако я был одним из самых младших. Складывалось ощущение, что есть как бы несколько  кругов… посвященных, что ли. Самый ближний состоит из однокурсников Малфоя и особо рьяных сторонников, более дальний – из нас, горящих желанием пополнить ряды Темного Лорда. В любом случае после моего появления и последовавшего вежливого приветствия беседа ушла в другое русло. Ну не могли же они, стоя у окна, вполголоса обсуждать модели выходных мантий? Мы, только-только закончившие школу, во многие тайне не посвящены, и клянусь Мерлином, я сделаю все возможное, чтобы стать таким же незаменимым человеком для Лорда, как и Люциус.
В половине четвертого все были в сборе. С моего курса, помимо меня, был еще Бернард Гойл с молодой миссис Гойл (вот идиоты, сразу после окончания Хогвартса поженились) и какой-то тощий юноша, имя которого, к стыду, вспомнить не могу. Он из тех, кто не запоминается – ходит тенью, тихий голосок и блеклая внешность.
Сразу оформились кучки говорящих, а миссис Гойл, невысокая, худая и ужасно жилистая, подтащила за рукав счастливого супруга прямо ко мне. Восторженный лепет заглушал тихий голос Люциуса, беседовавшего с Ноттом, я ужасно злился, но отделаться от болтушки не получалось.
На крохотных столиках стояли открытые бутылки с алкоголем, закуски было совсем мало. Я, честно признаться, в жизни не видел такого разнообразия выпивки. Приходилось бороться с весьма закономерным желанием попробовать все.
Часа через два после начала банкета Люциус Малфой призвал гудящий зал к тишине. Потом он произнес речь, которую я, должно быть, буду помнить всю жизнь.
- Уважаемые гости! Вы, наверное, уже поняли, что мы собрались здесь не просто так. Мы – элита общества, мы – будущее магической Англии. Победа за нами, за Темным Лордом. Но мы должны быть искренне преданы ему, только тогда можно рассчитывать на какое-то положение в обществе. Вам всем... - Он посмотрел в глубину зала, Нотт ухмыльнулся. - ...Выпал замечательный шанс, такой выпадает не каждому. Вы – счастливчики, потому что будете служить Темному Лорду…
Он еще долго говорил, но бестолковой и несколько аполитичной миссис Гойл стало скучно, и она свистящим шепотом начала объяснять  мне и Бернарду, что фасон мантии Нарциссы, жены Люциуса, уже как второй год вышел из моды. Зря она так, миссис Малфой – просто прелесть.
Вскоре после этого вынесли горячие блюда. Они не отличались особым разнообразием, но их качество было на высоте. Чего только стоила запеченная свинина с овощами! Красное вино лилось рекой, один за другим звучали тосты «За Темного Лорда!», «За Слизерин!» Немногим после того, как большие напольные часы пробили девять, кто-то, кажется Нотт, воскликнул: «За падение Министерства!» Я, помнится, немного опешил, но это вскоре забылось, равно как и то, как я добрался до гостевой комнаты.
Следующее утро было чудесным, если бы не жуткая головная боль, слишком мягкая чужая постель и острые коленки миссис Гойл, упирающиеся в мою поясницу.
15 июля 1974 года.
Сегодня после обеда я был у самого Темного Лорда. Даже поверить не могу! Вместе со мной был Гойл, а тот тощий юноша (кстати, по фамилии Стренедер) после того приема мне на глаза не попадался. Наверное, как и другие, ему подобные жалкие личности, оказался труслив.
Уже сам вид дома, штаб-квартиры Пожирателей Смерти, где и находился Темный Лорд, навевал какой-то благоговейный ужас. Поросшие мхом камни фасада; оплетенные  диким виноградом колонны, поддерживающие балкон; широкие деревянные лестницы внутри, отзывающиеся на каждый шаг жалобным скрипом; почерневшие от времени портреты; холодные комнаты с каменными полами. По дому скользили какие-то люди, их лица скрывали низко опущенные капюшоны мантий.
Комната Темного Лорда разительно отличалась от остальных. На полу лежал впечатляющих размеров ковер, прямо напротив огромной, выше человеческого роста, двери находился камин. Около него стояло большое кресло, вдоль стен выстроились книжные шкафы. В углу, на постаменте, находилось чучело грифона, неизвестно что здесь забывшего.
Лорд сидел к нам вполоборота. Я мог видеть его профиль, но смотрел почти все время на огонь. Бернард заикался и сбивался, отвечая на вопросы Темного Лорда, тот спокойно и чуть апатично слушал его. Когда вопрос «Будешь ли ты мне верен?» был задан мне, я недрогнувшим голосом ответил:
- Да.
Посвящение в Пожирателей Смерти и ритуал нанесения Метки назначен на 30 июля. Я почти не волнуюсь.
29 июля 1974 года.
Поругался с матерью. Она все говорит, чтобы я шел спать, так как завтра должен быть в отличной форме. Я и сам это понимал, но, сколько ни пытался, уснуть не мог. Поэтому, несмотря на то, что стрелка напольных часов приближалась к двенадцати, я метался  по комнате, не находя себе места, садился в кресло, но через минуту вскакивал, брался писать дневник и бросал…
Сегодня ко мне заходил Бернард. Смущаясь и сбиваясь, он предложил завтра аппарировать к штаб-квартире, держась за руки. В такой торжественный день он, по его же словам, не сможет как следует сконцентрироваться. В душе я был ужасно рад предложению Гойла, но вида не подал – напустил на лицо снисходительную улыбку и, как бы нехотя, согласился.
Часы в гостиной пробили полночь. Надо попытаться уснуть, а если не выйдет, в чем я почти не сомневаюсь, выпить снотворного зелья.

31 июля 1974 года.
Мне очень стыдно. Только такая свинья, как я, мог после такого торжественного момента - вступление в ряды Пожирателей Смерти, - после банкета в штаб-квартире отправиться в Косой Переулок, напиться до крайности в каком-то убогом заведении, а потом, подравшись с Бернардом, нанести урон трактиру в размере 12 галеонов. Ужасно легкомысленный и опрометчивый поступок, надо заметить.
Но, несмотря на муки совести, я попытаюсь вспомнить подробности вчерашнего дня, хотя этому весьма сильно мешает количество выпитого вечером бразильского джина. Теперь я готов поклясться своей чистокровностью, что этот джин разведен из универсального порошка, по галеону за пачку, а уж про Бразилию и говорить-то нечего…
С самого утра день пошел не так, как я себе его представлял. Темный Лорд отчего-то был не в настроении, хмурился и говорил отрывистым и резким голосом. Как потом предположил Бернард, исключительно из-за дурного настроя Лорда ритуал нанесения Метки и оказался столь  болезнен. Недаром же Люциус пояснял, что это совсем не больно, а уж если и капельку больно, то потерпеть за идею – просто святое дело. Ну не знаю, как там дела у Люциуса с болевым порогом, но ритуал мне почему-то напомнил, как на втором курсе на меня напал альпийский острошип. До ужаса обидно – сколько раз я представлял себе этот момент, да чего уж скрывать, представлял себя со стороны – аристократически-бледного, с одухотворенным лицом, на котором отражаются высокие мысли. Даже не хочу думать, каким было мое выражение лица, когда мне вспомнилось нападение острошипа… Позор! Темный Лорд, Пожиратели – все были свидетелями моей слабости. Вероятно, даже Гойл выглядел лучше меня – с крепко стиснутыми зубами и брутальным выражением лица.
На банкете, кажется, я вел себя прилично, разве что несколько замкнуто и скованно. Рука нещадно чесалась, поэтому я постоянно теребил узкий рукав парадной мантии. В отличие от торжественного приема, произошедшего в конце июня, вчера я не мог дождаться официального окончания вечеринки. И как только Малфой вышел из зала, где все проходило, мы с Бернардом, переглянувшись, незамеченными выскользнули на улицу.
Первым делом я расстегнул тугие пуговицы на запястье и закатал рукав до локтя. Бернард, тогда еще весьма трезвый, любезно согласился посветить палочкой. Метка припухла, кожа вокруг нее покраснела и была горячей. У Гойла рука выглядела точно так же.
- Ну что, Себастьян, хочешь быть Пожирателем, придется терпеть такие неудобства… - произнес вдруг Гойл, немного пошатываясь и опираясь о дерево невредимой рукой. - Давай, что ли, сами отметим? Я знаю в Косом переулке чудное местечко…
Все. Дальше воспоминания путаные и отрывочные. Вроде бы мы с Бернардом о чем-то спорили, а когда спор перешел в более агрессивную фазу - трактирщик бросился нас разнимать, не жалея оглушающих чар. Наутро, очнувшись полулежа на лавке и с больной головой, я не раз помянул крепким словом того самого трактирщика, любезно принесшего мне стакан лимонной воды и счет за причиненные убытки. Крепкий мужик, хорошо у него оглушающие чары выходят…
17 августа 1974 года.
Бернард сказал мне по секрету, что Лорд хочет послать нас на какое-то задание. Спрашивается, откуда он знает? Неужели втерся в доверие к кому-то из верхушки? Сам он оправдывается, что случайно, будучи в штаб-квартире, услышал разговор Малфоя и Нотта о том, что «этим новичкам пора бы и дать какое-то дело...» А так как мы последние были приняты в ряды Пожирателей, речь шла, должно быть, о нас. Буду с нетерпением ждать задания – первого в моей жизни. Мерлин, как же я горжусь тем, что могу служить идее, что я – Пожиратель смерти!
…Уже пробило восемь вечера, как Метка начала пульсировать и становиться горячее – верный признак того, что Лорд вызывает меня в штаб-квартиру. Ну, где же хоть одна приличная мантия?
18 августа 1974 года.
Я не совсем уверен в том, что события этой ночи произошли именно со мной. Но если оно так и есть, я не знаю, как жить дальше.
…Гойла я встретил на лестнице в небывало восторженном настроении. Он крепко сжал мою руку и, наклонившись, прошептал мне на ухо:
- От этого задания зависит наша карьера, - а потом, немного помолчав, добавил: - Удачи.
Лорд не сидел в кресле, как обычно, а стоял у окна, сжимая в руках свернутый в несколько раз лист пергамента.
- Я мог ожидать большей расторопности, - со слабым укором произнес Лорд. Насколько я знал его настроения, сейчас он был в духе – такое чуть пренебрежительное и спокойное настроение у Темного Лорда бывало крайне редко, и я счел это за огромную удачу, что он не сердится и не скучает, как иногда.
- Вот здесь, - он передал нам пергамент, - находятся неопровержимые доказательства того, что отряд авроров собирается напасть на штаб-квартиру. Неслыханная наглость! – ухмыльнулся Лорд.
Мы с Гойлом выразили согласие, сдержанно кивнув. Вышло слишком синхронно, вероятно, от этого Лорд смеялся несколько дольше, чем я ожидал. Затем, резко замолчав, он протянул нам небольшую волшебную фотографию, на обратной стороне которой было написано два адреса.
С фотографии на нас смотрели два молодых человека в новеньких, как с иголочки, министерских мантиях, совсем молодые, чуть старше нас с Гойлом.
- Этой ночью они должны быть уничтожены. - Я резко втянул воздух. Лорду виднее, значит, они опасны для магического общества. - Я поручаю это вам.
Палочка в руке Темного Лорда шевельнулась, и я некстати вспомнил слова Люциуса о том, что Лорд как никто силен в невербальной магии.
Только выйдя на свежий воздух, я взял из рук Бернарда волшебную фотографию. Садящееся солнце бросало на нее блик, пришлось стать в тень раскидистого дерева. Я вгляделся в лица людей. Один из них, который казался старше, был брюнетом с мелкими чертами лица и живыми бегающими глазами. Другой, чуть пониже, еле сдерживал улыбку, покачивая головой.
- Я беру левого, - сдавленно сказал, я, указывая на того, который повыше. Бернард насуплено кивнул. Я перевернул фотографию и не без труда прочел адрес.
- Удачи, - опять произнес Гойл. Я сконцентрировался и аппарировал.
Узкая улица, невысокие чистенькие дома. Тишину прорезал стрекот цикад и шорох крыльев ночных птиц. Я огляделся по сторонам и, заметив дом номер восемнадцать, уверенно шагнул в его сторону. Кирпичный заборчик огораживал небольшую территорию, на калитке висел красный почтовый ящик. Запах влаги прочно сплелся с воздухом, хотелось дышать полной грудью и смотреть на темнеющий горизонт. В голове царила блаженная пустота, я был уверен в себе и не волновался.
Калитка открылась простеньким отпирающим заклинанием, я приблизился к двери и остановился. В доме работало радио, я даже отсюда слышал сводку новостей. Несколько секунд постояв неподвижно, я резко вздохнул и крепко сжал палочку. Я должен. Я сделаю это.
Взрывающие чары выбили дверь с петель, я неторопливо зашел в дом. За дверью раздался шорох, я поднял палочку.
Аврор появился через секунду, с палочкой наготове, но я оказался быстрее. Спустя миг он, обездвиженный, привалился к двери и уставился на меня своими темными глазами. Глаза ничего не просили, не молили о пощаде, как я мог ожидать. В них откровенный страх и презрение.
Я стиснул внезапно вспотевшими пальцами палочку, направил ее ему на грудь. Руки тряслись, губы дрожали, по спине струился пот. Я должен. Он враг.
Я нашел в себе силы произнести убивающее заклинание. Аврор, чьего имени я так и не узнал, дернулся и замер. Мой голос, заклинание, которым я убил человека, оглушительно гремели в голове, буквально разрывая виски. Палочка выскользнула из пальцев, звук падения заставил меня вздрогнуть. Я опустился на усыпанный щепками от двери пол и молча сидел, борясь с приступами тошноты.  В голове была все та же пустота, я даже тогда не думал, что в двух метрах от меня лежит труп. По радио передавали прогноз погоды на ближайшие выходные.
Во дворе неожиданно мяукнул кот, отчего я встрепенулся и вскочил на ноги. Еще раз оглядев комнату, я вышел из дома, зачем-то приладив дверь на место. На улице совсем стемнело, хотя времени прошло не так уж и много. Я сделал настолько глубокий вдох, что от влажного воздуха начало тошнить, а горло ободрала прохлада. Аппарация далась легко.
Медленно поднялся по лестнице в кабинет Лорда – отчего-то навалилась жуткая усталость. Гойла еще не было. Ну чего он возится там?
Когда я появился, Лорд, стоя около чучела грифона, тихо говорил с Ноттом. Увидев меня, они замолчали, а Нотт, взглянув на собеседника, отошел и сел на диван, внимательно смотря на меня.
- Мой Лорд, я сделал то, что вы мне поручили.
- Что ж, это хорошо. Я надеюсь, ты всегда будешь столь исполнителен. - Он усмехнулся, затем пересек комнату и расположился в кресле у камина. Я немного постоял и опустился на диван около Нотта.
- Ну что, как прошло первое убийство? - От  прямоты его вопроса меня передернуло.
- Я... - я старался сформулировать нечто приемлемое, как дверь открылась, и в комнату буквально ввалился Бернард. Серо-зеленое лицо с каким-то пугающим выражением, на рукаве светло-серой мантии брызги крови. Мерлин, откуда?
Лорд настолько безучастно выслушал Гойла, словно речь шла не о человеческой жизни, а о каких-нибудь пустяках. Вскоре Бернард увидел меня и направился к дивану. Я придвинулся поближе к Нотту и брезгливо поморщился – не хотелось касаться мантии Бернарда.
- Ну, так что? Как? – возобновил разговор Нотт, когда Гойл, наконец, перестал крутиться, пытаясь сеть поудобней, и замер.
- Я… мы с Гойлом были под Империо… - несмело произнес я.
В ответ я услышал свистящий смех Лорда и лающий Нотта.
- Вы слышали, мой Лорд? Они под Империо были! 
- Мальчик мой, - начал Темный Лорд в совершенно несвойственной ему манере, - не было никакого Империо! Ты сам, по своей воле убил! Убил человека!
В тот момент, как бы банально это ни звучало, я понял, что наделал.
- Правда?
- Еще какая, - ухмыляясь, ответил Нотт. Мне стало просто дурно. Лицо Бернарда приблизилось по цвету к тону мантии.
- Ну что вы здесь стоите? – обратился вдруг Нотт к нам с Гойлом. - Идите в коридор,  там хоть облюйтесь, только не здесь. Раз вы такие слабаки, то…
Оскорблений я терпеть не собирался и поэтому поднялся, сверля глазами Гойла. Тот тоже встал и мы вышли. Вроде как гордо, вроде с достоинством.
В туалете пришлось открыть кран, чтобы наш разговор случайно не был услышан. Тут такие вещи сплошь и рядом.
- Почему ты в крови? – сразу спросил я у Гойла.
- Понимаешь… Авада Кедавра… я не смог…
Меня опять затошнило. Гойл сполз по стенке на пол и беззвучно зарыдал. Я не знаю, сколько времени прошло в тишине.
- Себастьян… - голос Бернарда звучал как-то надорвано, - мы привыкнем, да? Как Нотт?
- Да пошел ты к черту со своим Ноттом! – взорвался я. - Как можно привыкнуть, как?
Вода, с шумом вырывающаяся из медного крана, не перекрыла моего крика. Я набрал в ладони ледяной воды, чтобы умыться, и неожиданно даже для себя плеснул ее в лицо Гойла. Он резко вскочил, яростно посмотрев на меня, но потом отвернулся и пробормотал:
- Ты, наверное, прав… Я… я не могу так. - Он вытер лицо рукавом. - Мне всегда казалось, что убивать врагов – легко…
- Так все думают, как мне кажется… Но я пока не готов отнимать жизни… Нет, я понимаю, что они враги, что они должны быть уничтожены, что идея превыше всего… И да, Бернард, приведи себя в порядок. - Я окинул взглядом его мантию.
Домой я вернулся только под утро, абсолютно раздавленный и уничтоженный.
20 августа 1974 года.
Сегодня ко мне домой пришел Гойл. Последние два дня мы с ним не виделись, поэтому я был удивлен, когда  у меня на пороге возник Бернард, в новенькой щеголеватой мантии, гладко выбритый и с другой прической. Словно не он недавно рыдал в туалете штаб-квартиры.
- Себастьян, я хочу извиниться за то проявление эмоций. Ты мог бы подумать, что я неверен идее, но это не так. Я был немного не готов к заданию, да что уже скрывать, ты тоже…
- Ничего страшного… Мы… мы привыкнем, - невесело усмехнулся я.
Теперь переживания той ночи казались призрачными и далекими.
***
Звон колокола, возвещающего конец урока, был слышен даже в подземельях Слизерина. Винсент быстро спрятал тетрадь в сумку и прикрыл глаза. Отец никогда не рассказывал об этом случае…
- Эй, ты что, спишь тут? – Малфой с размаха сел на диван и толкнул Гойла в плечо. - Забыл, что мы собирались подкараулить эту Грейнджер у библиотеки?
- Все я помню, - пробормотал Винсент, поднимаясь с дивана.
«В моей жизни все, увы, предопределено. Выбора нет, равно как и возможности выбрать…» - размышлял Винсент, стоя в нише у библиотеки.